Читаем без скачивания Повесть из собственной жизни: [дневник]: в 2-х томах, том 2 - Ирина Кнорринг

А так — все хорошо. Погода хорошая, солнце светит, не очень холодно, денег хватило, все постирано и поштопано, в комнате относительная чистота, даже я чувствую себя относительно сносно. Чего же еще?

И жизнь до ужаса простая,Не выбитая из колеи.

Не назовешь ее ошибкой —Все знает место, срок и цель.

Да, действительно, жизнь как-то выровнялась и потекла «тоненькой ниточкой». И, может быть, стала в десять раз нужнее и полезнее.

У Юрия вчера доклад. Не сомневаюсь в успехе и совершенно спокойна.

Сегодня Б. А. пойдет к Федорову просить для меня стипендию[127]. Ничего не выйдет.

20 марта 1928. Вторник

Доклад Юрика прошел хорошо. Хотя, говорит, не всегда хорошо. Местами очень вяло, а местами воодушевлялся. Иногда даже зажигал.

В воскресенье были у Станюковичей. Мне понравилась его жена. Время провели довольно мило. Конечно, читали стихи. Большой успех имел Юрий. Больше, чем я.

Вчера были на собрании «Дней». Собрание интересное само по себе. Заключительное слово сказал Керенский. Первый раз я его слышала. Теперь понимаю, почему так прогремело его имя в начале революции. Он был прекрасен. Как он преображается, когда говорит! И как он зажег аудиторию!

Руки министра.Рот и аорта сжаты в пучок.

А в госпитале вот что: там сейчас работает молодой русский врач. Очевидно недавно окончивший университет. Я спросила: есть ли надежда поправиться.

— Я вам скажу откровенно: не знаю. Я не видел полного излечения диабета.

Расспросил историю болезни.

— Эта область, поджелудочная железа, совершенно не исследована. Тут все гадательно. Все — ощупью. Единственно, что я вам могу сказать: выполняйте точно ваш режим. Взвешивайте все. Обязательно.

Оказывается, не установлено и происхождение диабета.

— Дети были?

— Нет.

— Аборты были?

— Нет.

— Печень? Нет камней?

— Нет.

— Желтуха была?

— Была, лет пять тому назад.

— Может быть, это и есть последствия желтухи. Эта связь возможна.

Ушла расстроенная.

22 марта 1928. Четверг

Самое плохое, что левая туфля протекает. Нога мокрая. А, главное, что же делать? И еще, ревматизм. При каждом движении так болит в основании правая нога, что хоть кричи. Утром больно ходить.

Выдерживаю теперь более или менее свой режим, так как почти не ем картошки и не пью молока. Поэтому и хочется есть.

А вообще, жизни совсем как-то нет. Госпиталь. Днем сплю, ужасная сонливость. Просыпаюсь, когда надо готовить ужин. Так дня и не вижу. Так как-то, и жизни никакой нет. С тех пор, как я вышла замуж, живет идея моя, но не я. Себя я не чувствую.

Это очень трудно передать мою мысль.

26 марта 1928. Понедельник

Вчера днем, в мое отсутствие, приходили сюда Виктор и Майер. Майер предлагает мне работу, пока в мастерской, потом, м<ожет> б<ыть>, на дом. Перспектива работы в мастерской меня не привлекает, просто боюсь, но что же делать? Было мне очень жаль себя вчера, и не из-за работы, а просто так как-то — света в окне не стало. Проплакала весь вечер, до того, что обессилела. Юринька страшно разволновался. Обоим страшно, что наши мысли угаданы.

— Я боюсь только, Ирина, чтобы ты не подумала, что я хочу, чтобы ты работала. Как раз я этого не хочу, и очень мне тебя жалко.

А я боюсь, чтобы он не подумал, что я не хочу работать. И оба мы это думаем и не без основания.

Сегодня я не пошла, потому что мне нужно было видеть Лилю. Она мне где-то выхлопотала не то стипендию, не то единовременное пособие в 100–150 фр<анков>, и мне нужно пойти к ней «расписаться» (или получить). Лили нигде не нашла, придется вечером пойти в Институт. Не знаю, ли я их. Деньги мне сейчас очень нужны. Еще неприятность — с Carte d’identite.

Я сама еще нигде не была, бегает Папа-Коля и говорит, что надо в префектуре достать новую, т. е. платить опять 20 фр<анков>, и 4 карточки. Скандал. А Юрке надо еще съездить в Медон, узнать, как с его картой. Он очень легкомыслен.

Весь день болит голова.

27 марта 1928. Вторник

Вчера, когда я вечером ходила в Институт, Юрий разбил одну из новых чашек и пудреницу. Про чашку утром сказал, а про пудреницу — ни слова. Я ужасно рассердилась, даже заплакала. И съела сегодня поэтому кусок хлеба с маслом. Очень вкусно. Потом одно печенье и несколько ложек овсянки. За хлеб себя не ругаю, а остальное уже напрасно.

Папа-Коля совершенно затуркан с Carte d’identite. Чуть об этом заходит речь, он становится, как наэлектризованный. Гоняет из Парижа в Севр, из Севра в Версаль, оттуда в «Посл<едние> Нов<ости>», оттуда к Сватикову. Кончилось тем, что решено было, что я сегодня пойду в префектуру и все узнаю. Была, но ничего не узнала, ибо месье Парен не соизволил сегодня утром явиться на службу и придет только после 3-х. А в 3 часа за мной должна зайти Лиля, чтобы идти за франками. А вдруг я еще не получу? И что вообще делать?

Юрий сегодня поедет в Медон. Приедет завтракать-то домой? Зайдет в «Новости» и отвезет «Стихи о Монтаржи». Жду, хотя, как вспомню, так сержусь. Очень жалко мне пудреницу, такая была красивая. И злит меня эта небрежность — все из рук выпадает. И куда он черепки девал, нигде не нашла.

4 ч<аса> 50 мин<ут>. День огорчений. Лиля не пришла, из-за этого я не пошла в префектуру. И денег нет. Сижу и злюсь. Перегорела лампочка, и Patrons sont partis[128]. Всегда, когда ненужно, так они partis. Придется свечку покупать.

Приходили сейчас мыть пол, все вверх ногами стоит.

А пудреницу, оказывается, Юрий не разбил, а отнес обратно, ибо она «недоделанная», и хозяин ее еще не видел. Принесет в конце недели. Главное, что не получила деньги. Пока я их не почувствую пальцами, я в них не верю. И еще обидно, что не сходила в префектуру. Папа-Коля очень волнуется.

Сказка про белого бычка. Ах, Лиля, Лиля. Подводит она меня.

Юрий пошел в Медон. Когда теперь придет! Мрачно.

10 ч<асов> 30 мин<ут>. А пудреница все-таки разбита.

28 марта 1928. Среда

У меня на завтра 1 фр<анк> 30 <сантимов> и две Carte d’identite, не считая долга Андрею. А последний срок для обмена — суббота.

Лиля поступает не по-товарищески. Вчера Юрий ходил в Институт, спросил ее:

— Почему же вы не пришли к Ирине?

— А!.. Яне могла.

Влюблена. Все на свете забыла. А меня это злит. Обещала зайти сегодня, «условились» и, конечно, не зашла. Придется вечером опять идти в Институт. А я так устала!